В преддверии 80-летия со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады публикуем воспоминания Аркадия Васильевича Соколова

Аркадий Васильевич Соколов (10 февраля 1934 – 16 ноября 2023) – к.т.н., д.п.н., профессор, советский и российский ученый, специалист в области информатики и теории социальных коммуникаций – Учитель и Наставник ректора ВХУТЕИН, д.п.н., профессора Татьяны Васильевны Ляшенко

Аркадий Васильевич являлся Членом ISKO (Международного общества по организации знаний). В 1989-1993 гг. – президент Петербургского библиотечного общества. Внес вклад в разработку информационно-поисковых языков дескрипторного типа, семиотических проблем релевантности. Обосновал концепцию социальной информатики. Глава Санкт-Петербургской школы семантической информатики. Заслуженный работник культуры Российской Федерации (1994). Заслуженный деятель науки Российской Федерации (2001). Действительный член РАЕН (1992) и МАИ (1995). Автор 33 монографий и учебных пособий, более 650 научных статей по проблемам информатики, теории социальных коммуникаций, педагогики, философии, социологии, культурологии.

Без сомнений, Аркадий Васильевич был одним из главных идеологов воссоздания ВЫСШЕГО ХУДОЖЕТВЕННО-ТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА, вдохновителем и советчиком Татьяны Васильевны.

В преддверии 80-летия со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады публикуем его воспоминания о блокадном городе, освобождении и возвращении в Ленинград мирной жизни, которыми Аркадий Васильевич поделился с Татьяной Васильевной:

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЛЕНИНГРАДСКОГО МАЛЬЧИШКИ

"Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые", – как-то написал Ф.И. Тютчев. Это "роковое блаженство" досталось на долю моего поколения, заставшего ленинградскую блокаду и послевоенные пятилетки, советскую школу и распад социалистической идеологии, переживающего сейчас четвертую промышленную революцию, гуманитарно-технологическую революцию и трансформацию традиционной книжной культуры в глобальную цифровую культуру. Человек начинается с детства, но было бы неправильно сказать, что блокада, подобно стихийному бедствию, "трагически травмировала" детство моего поколения. У нас не было другого жизненного опыта, поэтому мы принимали ту действительность, которая была, как естественную норму существования с неизбежными огорчениями и долгожданными радостями. В декабре 1941 года детям и иждивенцам полагалось 125 граммов хлеба, потом норму увеличили. Холодные и темные (светомаскировка!) улицы были знакомы, как коридоры коммунальных квартир, но весной кое-где на тротуарах зеленела травка.

Если бы меня попросили написать натюрморт "Ленинградская блокада", я не стал бы изображать изможденных детей в унылой очереди в булочную, а нарисовал бы печку-буржуйку и свой письменный столик, на котором готовил уроки. На столике я изобразил бы необходимые предметы: чернильница-непроливайка и "вечная ручка" со стальным пером, слева – лампа-коптилка и несколько учебников, справа – тетрадки в клетку и в линейку, а посередине натюрморта должно лежать в раскрытом виде главное мое сокровище – мамин подарок первокласснику – поэма "Руслан и Людмила" (моя мать, профессиональный библиотекарь, никогда других подарков, кроме книг, не признавала). Довольно быстро я выучил наизусть всю поэму, и в школе во время перемен, "подобно древнему Баяну, пел славу храброму Руслану, непобедимой русской силе, а также сказочной Людмиле". За Пушкиным пришла очередь А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, книги которых я брал читать в школьной библиотеке, да и мама, как могла, руководила моим чтением. Неожиданно получилось так, что русская классика в блокадном Ленинграде стала хлебом насущным не только для меня, но и для некоторых ребят нашего класса.

Наша школа по обычаю советской педагогики того времени была мужской, и поэтому культивировались воинская романтика, мужественность, самоотверженность, которые звучали не только в русской классике, но и в советской лирике 40-х годов. Безусые пацаны следом за Константином Симоновым повторяли, даже не понимая до конца смысла слов: "Жди меня, и я вернусь, только очень жди!". Ленинградская блокада для подрастающего поколения по сути дела была школой патриотизма, на школьных праздниках, включая даже Новый год, мальчишки распевали: "И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова!". А когда по приказам Верховного Главнокомандующего с бастионов Петропавловской крепости взмывали в небеса победные салюты (в некоторые дни было два, а то и четыре салюта), мы ощущали свою причастность к великому подвигу Победы. Торжественный салют в честь полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады прозвучал 27 января 1944 года. Война еще не кончилась, Гостиный двор был закрыт, но трамваи уже звенели на Невском проспекте, и в городе началась новая, послеблокадная жизнь.

Для меня памятной приметой послеблокадного Ленинграда стало оживление книжного рынка и газетно-журнального дела. На Литейном проспекте и Невском проспекте появилось множество букинистических лавок "Старая книга", торговавших подержанными довоенными и дореволюционными изданиями. На этих островках книжности собиралась разнообразная публика, невольно привлекали внимание серые солдатские шинели и черные матросские бушлаты. Я не располагал денежным капиталом, чтобы претендовать на роль "постоянного покупателя", однако не мог противиться соблазну порыться в книжных развалах.

На всю жизнь запомнился мне один эпизод. Однажды попался мне в руки "Евгений Онегин", книжечка в мягком переплете, изданная для народа издательством "Посредник". Очень мне хотелось ее приобрести, но – не по карману. Со вздохом положил ее назад. Вдруг слышу: "Книжечку-то почему не купил?". Оглянулся: стоит высоченный дядя в капитанской фуражке с якорями, улыбается. "Денег, – говорю, – не хватает". "Это горюшко не горе", – засмеялся веселый моряк. Домой я вернулся не с пустыми руками. Может быть, – подумалось мне, – книгами нельзя торговать, а их нужно дарить тому, кому следует. Знать бы только, кому.

Еще одна памятная для меня примета послеблокадного Ленинграда. В ноябре 1944 года исполнилось сто лет со дня смерти баснописца Крылова, и эта дата почему-то привлекла тогда всеобщее внимание. В большинстве киосков на улицах города рядом с актуальными плакатами типа "Добьем зверя в его логове!" красовались крупноформатные изображения Ивана Андреевича в окружении персонажей его мудрых произведений. Благодаря мемориалу И.А. Крылова, ленинградские мальчишки узнали, что есть в городе великая библиотека – Государственная Публичная библиотека имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, а профессия библиотекаря – занятие людей просвещенных и разумных. Именно в это время я начал подумывать, не пойти ли мне после окончания средней школы в Библиотечный институт, чтобы приобщиться к библиотечной профессии.

Пора подвести итоги. Допустим, трезво мыслящий интеллигент-книжник спросил бы меня: в чем мораль твоей мемориальной басни? В том, что нужно пройти испытания голодом и холодом, чтобы понять спасительную магию книжной культуры? Отвечу. Повторение ленинградской блокады исключается, потому что в информационных войнах (если они произойдут) ключевым фактором экономического и военного превосходства будут технологии искусственного интеллекта, а не многомиллионные армии солдат. 10 октября 2019 г. Президент В.В. Путин утвердил "Национальную стратегию развития искусственного интеллекта на период до 2030 года", которая соответствует вызовам четвертой промышленной революции и гуманитарно-технологической революции, упомянутых выше. Чтобы достойно ответить этим вызовам в условиях информационной эпохи, важно использовать книжное наследие и нравственную основу русской культуры, сохраненные в блокадном Ленинграде. Поставить искусственный интеллект на службу книжной культуре – вот мораль моих воспоминаний.